Неточные совпадения
— «
Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного,
культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Эти мещанские плоды европейской
культуры вызывали негодование Герцена, отвращение К. Леонтьева, и для всякой характерно
русской души не сладостны эти плоды.
Славянская идея и славянское единение невозможны, если
русский и православный тип славянства признается полной и исключительной истиной, не нуждающейся ни в каком дополнении и ни в каком существовании других типов славянской
культуры.
Западный человек творит ценности, созидает цвет
культуры, у него есть самодовлеющая любовь к ценностям;
русский человек ищет спасения, творчество ценностей для него всегда немного подозрительно.
Некоторые славянофильствующие и в наши горестные дни думают, что если мы,
русские, станем активными в отношении к государству и
культуре, овладевающими и упорядочивающими, если начнем из глубины своего духа создавать новую, свободную общественность и необходимые нам материальные орудия, если вступим на путь технического развития, то во всем будем подобными немцам и потеряем нашу самобытность.
Можно желать братства и единения
русских, французов, англичан, немцев и всех народов земли, но нельзя желать, чтобы с лица земли исчезли выражения национальных ликов, национальных духовных типов и
культур.
Поэтому же трудно
русским создавать относительную
культуру, которая всегда есть дело предпоследнее, а не последнее.
Русская реакция по существу всегда враждебна всякой
культуре, всякому сознанию, всякой духовности, за ней всегда стоит что-то темно-стихийное, хаотическое, дикое, пьяное.
И где же можно найти настоящее обоготворение Западной Европы и западноевропейской
культуры, как не в России и не у
русских?
Культура же должна стать более интенсивной, активно овладевающей недрами и пространствами и разрабатывающей их
русской энергией.
В
русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою энергию на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности
культуры.
Такие великие явления мировой
культуры, как греческая трагедия или культурный ренессанс, как германская
культура XIX в. или
русская литература XIX в., совсем не были порождениями изолированного индивидуума и самоуслаждением творцов, они были явлением свободного творческого духа.
Это означает радикально иное отношение к государству и
культуре, чем то, которое было доныне у
русских людей.
Русские любят противополагать своеобразие
русского духа западной материальной
культуре, основанной на механичности и машинности.
Эта погруженность в стихию
русской земли, эта опьяненность стихией, оргийное ее переживание не совместимы ни с какой
культурой ценностей, ни с каким самосознанием личности.
И даже отпадавшие от православия
русские люди остаются православными по своему душевному типу, и труднее всего им постигнуть католическую
культуру и душевный тип, на ее почве вырастающий.
В
русской стихии есть вражда к
культуре.
Как бы далеко ни заходило просветление и подчинение
культуре русской земли, всегда остается осадок, с которым ничего нельзя поделать.
Мы давно уже говорили о
русской национальной
культуре, о национальном сознании, о великом призвании
русского народа.
В таком направлении
русской мысли была та правда, что для
русского сознания основная тема — тема о Востоке и Западе, о том, является ли западная
культура единственной и универсальной и не может ли быть другого и более высокого типа
культуры?
Все западные католики и протестанты уважали мысль и
культуру, им не был свойствен обскурантизм, столь свойственный многим
русским православным.
Вполне
русский по крови, происходящий из самого коренного нашего духовного сословия, постоянно строивший
русские идеологии, временами близкие к славянофильству и националистические, он был человеком западной
культуры.
И осуществилось лишь обратное подобие этой «соборности» в
русском коммунизме, который уничтожил всякую свободу творчества и создал
культуру социального заказа, подчинив всю жизнь организованному извне механическому коллективу.
Но все еще оставались люди, связанные с
русской духовной
культурой.
Я потом начал сознавать, что ответственность за духоборческий, враждебный духовной
культуре характер
русской революции лежит на деятелях
русского ренессанса начала XX века.
Мережковский был
русским писателем, стоявшим вполне на высоте европейской
культуры.
У меня зародилась мысль о необходимости собрать оставшихся деятелей духовной
культуры и создать центр, в котором продолжалась бы жизнь
русской духовной
культуры.
Большая же часть
русских с трудом проникает во французскую
культуру.
Деятели
русской духовной
культуры в значительной своей части принуждены были переселиться за рубеж.
Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом
русский коммунизм, кризис мировой
культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено.
Французы, замкнутые в своей
культуре, сказали бы, что они находятся в стадии высокой
культуры (цивилизации),
русские же еще не вышли из стадии «природы», то есть варварства.
Одно время К. Леонтьев верил, что на Востоке, в России, возможны еще
культуры цветущей сложности, но это не связано у него было с верой в великую миссию
русского народа.
Но на почве марксизма у нас возникнет среди левой интеллигенции течение более высокой и сложной
культуры, подготовившее
русский идеализм начала XX в.
Великие
русские писатели чувствовали конфликт между совершенной
культурой и совершенной жизнью, и они стремились к совершенной, преображенной жизни.
Но
русский народ подстерегают опасности, с одной стороны, обскурантского отрицания
культуры вместо эсхатологической критики ее, а с другой стороны, механической, коллективистической цивилизации.
В
русском нигилизме нет ничего утонченного, и он как раз подвергает сомнению всякую утонченную
культуру и требует, чтобы она себя оправдала.
Но
русским свойственно и обскурантское отрицание
культуры, этот обскурантский элемент есть и в официальном православии.
И это связано с самой структурой
русского сознания, мало способного и мало склонного удержаться на совершенных формах серединной
культуры.
Это была эпоха мистических течений, масонских лож, интерконфессионального христианства, Библейского Общества, Священного союза и теократических мечтаний, Отечественной войны, декабристов, Пушкина и развития
русской поэзии, эпоха
русского универсализма, который имел такое определяющее значение для
русской духовной
культуры XIX в.
Русские очень много получили от германской духовной
культуры, особенно от ее великой философии, но германское государство есть исторический враг России.
Оправдание
культуры. Различение
культуры и цивилизации.
Культура конца.
Русский нигилизм: Добролюбов, Писарев. Аскетические, эсхатологические и моралистические элементы в нигилизме. Культ естественных наук. Противоречие между принципом личности и материализмом. Противоположение совершенной
культуры и совершенной жизни. Л. Толстой. Опрощение Толстого и Руссо. К. Леонтьев и его отношение к
культуре.
Православие, и особенно
русское православие, не имеет своего оправдания
культуры, в нем был нигилистический элемент в отношении ко всему, что творит человек в этом мире.
Могут сказать, что
русским легче было сомневаться в
культуре и восставать против нее, потому что они менее были проникнуты традициями греко-римской
культуры и от меньших богатств приходилось отказываться.
Именно
русскому сознанию свойственно было сомнение религиозное, моральное и социальное в оправданности творчества
культуры.
Западную
культуру русские бары XVIII в. усвоили себе в форме плохо переваренного вольтерианства.
Теме оправдания
культуры принадлежало в
русском сознании большее место, чем в сознании западном.
Писарев заслуживает отдельного рассмотрения в связи с вопросом о
русском нигилизме и
русском отношении к
культуре.
Русский нигилизм был нравственной рефлексией над
культурой, созданной привилегированным слоем и для него лишь предназначенной.
Но основной
русской темой будет не творчество совершенной
культуры, а творчество лучшей жизни.
Русские всегда смешивали гуманизм с гуманитаризмом и связывали его не столько с античностью, с обращением к греко-римской
культуре, сколько с религией человечества XIX в., не столько с Эразмом, сколько с Фейербахом.